Сказка о самом правдивом зеркале.

- А что у нас тут? – я глажу маленький ровненький нос кончиком указательного пальца, а он забавно морщится.
- Нос!
- А на носу что? – не отстаю я.
- Виснуфки! – Шипящие у нас пока не очень получаются, зато мы отменно рычим.
- А у мамы есть?
Он берет теплыми, влажными ладошками меня за виски, совсем по-взрослому наклоняет к себе мое лицо, чтобы было лучше видно, и хмурится, разглядывает.
- Есть! – Обрадовано кричит он, - тут, тут и вот тут и есе тута! – Палец сначала беспорядочно тычет меня в щеки и нос, а потом обе ладони просто проводят две широкие полосы под глазами.
- Правильно, - смеюсь: щекотно! – И у папы есть, помнишь? И волосы как у тебя, и нос тоже, и глазки голубые-голубые.
Он радостно кивает, трясет светлыми волосиками. Иногда, когда он так счастливо улыбается, показывая свои белые молочные зубы и морща нос, мне кажется, я захлебнусь, так сильно я его люблю!
Где-то у горизонта гром глухо перекатывает булыжники, но гроза идет стороной. Мы попали в просвет между мягкотелыми тучами. По краям они светятся, а снизу клубятся серыми ватными кочками. Кажется, что этот просвет – ворота на небо и они для нас открыты. А вокруг тииииихо, птицы примолкли, ждут грозы, и воздух пахнет ожиданием дождя, а нам все равно. Солнце слепит нас, припекает, будто дождь этот не для нас и можно спокойно не двигаться с места.
Он смотрит вверх сквозь ветви ивы и щурится.
- Ты очень красивый у меня. Знаешь, на кого ты похож? – Я срываю пушистый желтый одуванчик и щекочу ему кончик носа.
Любопытная ручонка хватает цветок за головку, сжимает, а потом он пытливо изучает тоненькие желтые лепестки, белый пух из середины и перепачканную желтой пудрой ладонь. Длинная челка (давно пора ее постричь) свешивается ему на глаза, и я ее убираю. Солнечные зайчики скользят по его волосам, просачиваясь сквозь листву ивы; отсюда из тени его лучи, просеянные переплетением ветвей, похожи на сияющие лезвия, которые, однако, никогда не причинят моему сыну вреда.
- А ведь раньше он был намного красивее, - с укором отряхиваю его ладонь, иначе все это желтое богатство немедленно окажется размазанным по футболке или джинсам.
- Цветофку больно? – Испытующе заглядывает мне в глаза он.
- Конечно больно.
Голубые глаза наполняются слезами. Вот только этого не надо!
- Просто больше так не делай. Смотри, вот ты, вот я, а вот твой папа, - мы по очереди толкаем пальцами три таких же точно одуванчика – маленький, побольше и совсем большой, - пойдем, я расскажу тебе сказку.
Я встаю и протягиваю ему руку, он радостно хватает ее, предвкушая рассказ.
Мы идем, держась за руки, через большую поляну, ослепленную солнцем, поросшую травой, остролистной словно осока. А мой непоседа все не уймется, хватает свободной ладонью один из острых листков и пытается оторвать. Я не успела его остановить и слезы обильным потоком хлынули из глаз. Конечно же, он порезался об это безобидное с виду зеленое лезвие! Утешая свою лохматую радость, я исцеловала мокрое от слез лицо и ладошку, на которой выступила кровь. Мне и самой до слез его жалко!
- Ну не плачь, не плачь, мой хороший, помнишь я обещала тебе сказку? Давай ты послушаешь и все сразу пройдет, - лживо уговариваю я и быстро начинаю рассказывать: - Жила была принцесса, у нее были папа и мама – король и королева. Она была веселая и счастливая, росла красивая и умная, и все ее любили. Однажды на день рождения ей подарили золотые сережки с блестящими, самыми красивыми в мире камушками. На солнце они сверкали так, будто миллион солнечных зайчиков заперли в одной стеклянной коробочке и не выпускают. Она так любила их, так радовалась, что в ту же минуту надела серьги и больше не снимала. А какой она была красавицей в них! Каждый день она часто смотрелась в зеркало и любовалась своими зайчиками и собой. Все друзья восхищались подарком, радовались за принцессу, и каждый хотел себе такие же. Но однажды, когда она шла к себе во дворец поздним вечером, один солнечный зайчик выглянул из ее сережки и сразу же спрятался. Но его уже успел заметить один человек. А был он завистливый и злой, и надумал он отобрать у принцессы ее зайчиков, чтобы они светили только для него. Тогда он догнал принцессу и отнял у нее сережки, она плакала и просила не отбирать ее сокровище, но он не слушал. Прежде чем убежать, он достал острый нож и полоснул принцессу по лицу, чтобы отнять вместе с сережками и ее красоту. Заплакала горько принцесса, ей было очень больно, она побежала домой и там стали плакать и папа, и мама, и все друзья тоже стали плакать, так им было жалко принцессу. А на следующий день придворные лекари сказали, что не смогут вернуть принцессе ее красивое личико таким, каким оно было раньше.
Не смеялась больше принцесса, ничто не радовало ее: ни друзья, ни игрушки, даже любимый котенок перестал забавлять ее. Она приказала завесить все зеркала во дворце черными платками. Она не хотела больше смотреть на себя, чтобы помнить ту, какой она была, а не ту, какой она стала. Три года, три месяца и три дня прошло с того момента, как на принцессу напал злой человек, а она все не показывалась никому на глаза, почти не покидая свою комнату, как будто злой человек скомкал и измял ее жизнь вместе с красотой. Но однажды приехал к королю с королевой их друг – король соседнего королевства и они уговорили принцессу выйти на бал. Для того, чтобы никто не заметил шрама на лице принцессы, родители устроили карнавал и их дочь вышла к гостям в маске. А с другом ее отца во дворец приехал и его сын, он пригласил принцессу, которая показалась ему самой прекрасной из всех принцесс на земле на танец, а потом не отходил от нее ни на шаг весь вечер.
Такой счастливой принцесса не была с тех далеких дней, когда она еще была красивой. Она даже совсем забыла о своем уродстве, но вспомнила, когда принц признался ей в любви. Заплакала тогда принцесса, потому что тоже полюбила принца.
- А потему? – Мой страдалец больше не рыдал, только шмыгал носом.
- А ты слушай дальше. Заплакала принцесса и сказала: «Ты разлюбишь меня, когда узнаешь, какая я на самом деле», - и сняла с себя маску. Но прекрасный принц продолжал улыбаться и смотреть на нее с любовью, он не видел шрама, не видел ее уродства и тогда поняла принцесса, что из всех зеркал мира она нашла то, в котором всегда будет отражаться такой же красивой какой была раньше.
- И они позенились?
- Конечно, мой хороший, и счастливы. Потом у них родился очень красивый сынок, и к одному зеркалу прибавилось второе. В эти два зеркала принцесса никогда не устает смотреть. Ну, как, успокоился? Не больно больше?
Он замотал головой, хотя ему, конечно, было все еще больно, и тут издалека раздался двойной гудок. Я обернулась и увидела на дороге сразу за поляной машину и мужа, что стоял, приложив ладонь ко лбу козырьком. Он помахал рукой, подзывая нас; видимо, время на прогулки вышло.
- Смотри – нам папа машет, уже пора. Идем?
- Идем! – Кивнул сын, и мы встали.
Держась за руки, мы пошли по этому полю зеленых травяных лезвий, которые лишь ласково гладили нас по ногам, не причиняя вреда. Пускай они колючие и острые, пускай больно кусаются и вызывают слезы. Разве могут они по-настоящему ранить нас? И ни один след ни от какого иного лезвия не перечеркнет наше счастье острым кровавым росчерком - пока мы вместе.
- Нагулялись уже? – Спросил муж, убирая светлый локон с моего лба, и поцеловал в неровный шрам под глазом.